Наконец
останавливается у трактира. Там, сквозь запотевшие стекла, чувствуется яркое освещение, мелькают быстрые большие тени, больше ничего не видно. Слышны звуки гармонии и глухой, тяжелый топот.
Извозчик опять вытягивает шею, приподнимается и с тяжелой грацией взмахивает кнутом. Несколько раз потом оглядывается он на седока, но тот закрыл глаза и, по-видимому, не расположен слушать. Высадив его на Выборгской, он
останавливается у трактира, сгибается на козлах и опять не шевельнется… Мокрый снег опять красит набело его и лошаденку. Проходит час, другой…
Неточные совпадения
— Вот, сердиться! Ты где стоишь? — спросил он, и вдруг лицо его сделалось серьезно, глаза
остановились, брови поднялись. Он, очевидно, хотел вспомнить, и Нехлюдов увидал в нем совершенно такое же тупое выражение, как
у того человека с поднятыми бровями и оттопыренными губами, которое поразило его в окне
трактира.
Они вышли, но
остановились у крыльца
трактира.
(Половой, длинный и сухопарый малый, лет двадцати, со сладким носовым тенором, уже успел мне сообщить, что их сиятельство, князь Н., ремонтер ***го полка,
остановился у них в
трактире, что много других господ наехало, что по вечерам цыгане поют и пана Твардовского дают на театре, что кони, дескать, в цене, — впрочем, хорошие приведены кони.)
Незаметно дошли до знакомого
трактира;
у двери Евсей
остановился и, задумчиво посмотрев на освещённые окна, недовольно пробормотал...
Коляска
остановилась у дверей
трактира; из нее выпрыгнул, Рославлев в дорожном платье и фуражке, а вслед за ним стал вылезать, зевая и потягиваясь, Зарецкой, закутанный в гороховую шинель с пятью или шестью воротниками.
На другой день Чарский в темном и нечистом коридоре
трактира отыскивал 35-ый номер. Он
остановился у двери и постучался. Вчерашний италиянец отворил ее.
И то они
останавливались у знакомых лиц, то болтали с городовыми, то на четверть часа забегали в
трактир и, случалось, на целый час теряли губернатора из виду.
Пролетка повернула на Варварку, проехала мимо церкви великомученицы Варвары с ее окраской свежего зеленого сыра и лихо
остановилась у подъезда двухэтажного
трактира, ничем не отличающегося на вид от первого попавшегося заведения средней руки.
Дворовый человек (Резинкину). Что-с шарманка? Трын-трава!.. Прогоните их… Я вам доложу, Александр Парфеныч, какой лихой табор цыган прикатил сюда… здесь внизу и
остановились. Просто — браво! А Наташа
у них, я вам доложу — мое почтение… деликатес! Ни одной горничной такой смазливой в городе нет. Как заноет да зальется, что твой соловей в собранском
трактире! Так жилки все и трясутся.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он
остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего
трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дорога спускались под гору, и по обеим шли войска.